Глава седьмая. Владимир Святой. Ярослав I (часть 8)

Обыкновенное содержание старинных песен составляет пиры Владимира, на которые собирались богатыри. Время Владимира было благоприятно для богатырства: дружина не уходила с князем в далекие страны искать славы и добычи; при Святославе, например, трудно было выказаться богатырям и внести свои подвиги в народную память, потому что князь был в челе дружины и был сам богатырь из богатырей, дружинники были только похожи на него; притом подвиги их совершались в далеких странах: если и были певцы в дружине при князьях, то песни их мало могли найти сочувствия в народе, для которого их содержание было чуждо. Но при Владимире другое дело: дружина была храбрая, дела ей было много, шла беспрестанная борьба с варварами, и эта борьба происходила на глазах русского народа и шла за самые близкие его интересы: отражение печенегов, поимка какого-нибудь страшного разбойника была для него поважнее блистательных подвигов Святослава в Болгарии; притом же сам князь Владимир не был богатырем из богатырей, отсюда богатырство дружинников выказывалось резче, отдельные предприятия часто поручались мужам из дружины княжеской, которые таким образом могли выказаться. Предмет песен по большей части - борьба богатырей с степными варварами, печенегами, которые после получили в песнях имя татар. Упоминаются еще подвиги богатырей против разбойников; летопись также говорит об умножении разбойников, и сохранилось имя одного из них, Могута, который был пойман в 1008 году и покаялся в доме у митрополита. Можно думать, что разбойники умножились вследствие бегства тех закоренелых язычников, которые не хотели принимать христианства; разумеется, они должны были бежать в отдаленные леса и жить на счет враждебного им общества; отсюда может объясниться религиозное уважение, соединенное с памятью о некоторых богатырях Владимирова времени. например об Илье Муромце, которому приписываются подвиги против разбойников на отдаленном финском севере, где язычество долго находило себе убежище. В летописи сохранились имена следующих богатырей Владимирова времени: Яна Усмовича, или Усмошвеца (кожевника, от усние - кожа и шью), который убил печенежского богатыря, и потом упоминается также под 1004 годом как победитель печенегов; Александра Поповича, разбившего печенегов, приведенных каким-то изменником Володарем, которого летописец упрекает в забвении благодеяний князя своего Владимира, потом Попович разбил печенегов вместе с Усмошвецем в 1001 и 1004 годах; Рагдая удалого, ходившего на триста воинов: его смерть показана под 1000 годом; Андриха Добрянкова, отравленного слугами в 1004 году.

В летописи находим имена двенадцати сыновей Владимира, но без определения, в каком порядке они один за другим следовали по старшинству: в одном месте, при исчислении жен Владимировых, молодые князья поставлены по матерям; в другом, где говорится о рассылке сыновей по областям, они следуют в другом порядке. Постараемся по некоторым данным определить порядок старшинства между ними.

В Новгород был отправлен Вышеслав: мы знаем, что сюда посылался обыкновенно старший в семье великого князя; из этого можем заключить, что Вышеслав был старший сын Владимира, тем более что в известии о рассылке по областям он поставлен первым. Но в предшествующем исчислении жен Владимировых Вышеслав поставлен после сыновей Рогнединых и гречанки, вдовы Ярополковой, и назван сыном чехини: если Вышеслав был старший, то должен был родиться от первого брака Владимирова, заключенного или в Новгороде или во время пребывания Владимира в Скандинавии, когда ему было лет 18; но странно, что чехиня зашла так далеко на север; Иоакимовская летопись и здесь объясняет дело удовлетворительно, а именно: мать Вышеслава называет Оловою, женою варяжскою. Потом следует сын Рогнеды, Изяслав, получивший волость деда своего по матери - Полоцк. Тотчас после брака на Рогнеде Владимир женился на вдове брата своего Ярополка, и потому рожденного от последней Святополка имеем право поставить в-третьих после Вышеслава и Изяслава; этот Святополк получил Туровскую волость и по смерти Вышеслава и Изяслава оставался старшим в роде, на что ясно указывают слова св. Бориса: "Не подниму я рук на брата старшего". За Святополком мы должны дать место Ярославу, также, по летописям, сыну Рогнеды; Ярослав получил сперва Ростов, а потом, по смерти старшего Вышеслава, переведен в Новгород. Этот перевод Ярослава в Новгород мимо старшего Святополка туровского объясняется свидетельством Дитмара, что Святополк в это время был под гневом отца и даже в заключении. Всеволод, также сын Рогнеды, получил Владимир-Волынский; Святослав и Мстислав, которых мать в начальной Киевской летописи названа чехинею другою в отличие от мнимой матери Вышеслава, получили: первый - землю Древлянскую; второй - Тмутаракань. Мать Святослава Иоакимовская летопись называет Малфридою; что это имя одной из жен Владимировых не вымышлено, доказательством служит известие начальной Киевской летописи под 1002 годом о смерти Малфриды, которая здесь соединена с Рогнедою; мать же Мстислава Иоаким называет Аделью, или Адилью. Второго сына Адели, Станислава, этот же летописец, равно как и некоторые другие, отсылает в Смоленск, а Судислава - во Псков. Теперь остается определить мать и возраст Бориса и Глеба. В начальной Киевской летописи матерью их названа болгарыня, волостью первого - Ростов, второго - Муром. Но ясно, что здесь упоминается уже второе распоряжение, потому что при первом распределении волостей Ростов был отдан Ярославу; поэтому в некоторых списках, бывших в руках у Татищева, прибавлено, что сначала Борис получил Муром, а Глеб - Суздаль. Несмотря на это, молчание древнейших дошедших до нас списков летописи о первоначальных волостях Бориса и Глеба, равно как их молчание о волостях Станислава, Судислава и Позвизда, ведет нас к заключению, что во время первой рассылки сыновей Владимировых по волостям все эти князья или были очень малы, или некоторые из них, быть может, еще не родились. Любопытно, что в летописи Иоакима матерью Бориса и Глеба названа Анна - царевна, причем Татищев соглашает свидетельство киевского летописца о болгарском происхождении матери Борисовой тем, что эта Анна могла быть двоюродною сестрою императоров Василия и Константина, которых тетка, дочь Романа, была в супружестве за царем болгарским. Если б так было, то для нас уяснилось бы предпочтение, которое оказывал Владимир Борису, как сыну царевны и рожденному в христианском супружестве, на которое он должен был смотреть как на единственное законное. Отсюда уяснилось бы и поведение Ярослава, который, считая себя при невзгоде Святополка старшим и видя предпочтение, которое оказывал отец Борису, не хотел быть посадником последнего в Новгороде и потому спешил объявить себя независимым. Как бы то ни было, Борис единогласно описывается человеком в самой цветущей юности: "Аки цвет в юности своей... брада мала и ус, млад бо бе еще". Если предположить, что он был первым плодом брака Владимирова с Анною, то в год отцовой смерти ему было 25 лет; но по описанию можно судить, что он был гораздо моложе. Летописец прибавляет, что Борис светился царски, желая, быть может, указать на его царственное происхождение по матери. Отец любил его более других сыновей и держал при себе, в чем видно было намерение передать ему старший стол киевский. Мы должны сказать также несколько слов о волостях сыновей Владимировых; сравнив эти волости с волостями сыновей Ярославовых, мы замечаем, что так как у Владимира было вдвое более сыновей, чем у Ярослава, то и волости первых должны быть гораздо более размельчены: Новгородская волость была разделена на две - Новгородскую и Псковскую; здесь начало отделения Пскова от Новгорода. Ростов является самостоятельным столом, Муром - также; в Киевском княжестве являются две особые волости - Древлянская земля и Туров. Но странно, что, размельчая так волости на севере и западе, Владимир не дал волостей на восток от Днепра, ибо не упоминается ни о Чернигове, ни о Переяславле как особых волостях. Мстислав сидел в Тмутаракани, но Чернигов не мог принадлежать ему, он его завоевал впоследствии уже при Ярославе.