Глава третья. Внутреннее состояние русского общества от кончины князя Мстислава Мстиславича Торопецкого до кончины великого князя Василия Тёмного (1228-1462) (часть 64)

Уже выше упомянуто было о судных грамотах, данных Пскову князьями Александром Михайловичем тверским и Константином Димитриевичем московским; до нас дошел сборник судных правил, составленный из этих двух грамот, равно как из приписков к ним всех других псковских судных обычаев (пошлин). Здесь относительно убийства встречаем следующее постановление: где учинится головщина и уличат головника, то князь на головниках возьмет рубль продажи; убьет сын отца или брат брата, то князю продажа. Относительно воровства встречаем постановление, сходное с постановлением, заключающимся в Двинской грамоте: дважды вор отпускается, берется с него только денежная пеня, равная цене украденного, но в третий раз он казнится смертию; это правило имеет силу, впрочем, тогда только, когда покража произойдет на посаде; вор же, покравший в Кромном городе, также вор коневый вместе с переветником и зажигальщиком подвергаются смертной казни за первое преступление. Касательно споров о землевладении четырех - или пятилетняя давность решает дело. Довольно подробно говорится о займах, о даче денег или вещей на сохранение; заемные записи как в Новгороде, так и во Пскове назывались досками; чтоб эти доски имели силу, нужно, чтоб копия с них хранилась в ларе, находившемся в соборной церкви Св. троицы; позволялось давать взаймы без заклада и без записи только до рубля; ручаться позволялось также в сумме не более рубля. Касательно семейных отношений встречаем постановление, что если сын откажется кормить отца или мать до смерти и пойдет из дому, то он лишается своей части в наследстве. Относительно наследства говорится, что если умрет жена без завещания (рукописания), оставив отчину, то муж ее владеет этою отчиною до своей смерти, если только не женится в другой раз; то же самое и относительно жены; встречаем указание на случай, когда старший брат с младшим живут на одном хлебе. Довольно подробно говорится о спорах между домовладельцем и землевладельцем (государями) и их наймитами, между мастерами и учениками: эти подробности, впрочем, касаются преимущественно случаев неисполнения обязательств и назначения срока, когда один мог отказывать, а другой отказываться. Срок этот был - Филиппово заговенье, т. е. 14 ноября; при поселении насельник получал от хозяина покруту, т. е. подмогу или ссуду, на обзаведение хозяйством; она могла состоять из денег, из разных орудий домашних, земледельческих, рыболовных, из хлеба озимого и ярового. Судебные доказательства: свидетельство или послушничество, клятва и поле, или судебный поединок; в случае, если одно из тяжущихся лиц будет женщина, ребенок, старик больной, увечный или монах, то ему дозволялось нанимать вместо себя бойца для поля, и тогда соперник его мог или сам выходить против наемника, или также выставить своего наемника; но если будут тягаться две женщины, то они должны сами выходить на поединок, а не могут выставить наймитов. Местом суда назначены сени княжеские, и именно сказано, чтоб князь и посадник на вече суда не судили. Когда на кого дойдет жалоба, то позовник отправлялся на место жительства позываемого и требовал, чтоб тот шел к церкви слушать позывную грамоту (позывницу); если же он не пойдет, то позовник читал грамоту на погосте пред священником, и если тогда, не прося отсрочки, позываемый не являлся на суд, то сопернику его давалась грамота, по которой он мог схватить его, причем тот, кто имел такую грамоту (ограмочий), схвативши противника, не мог ни бить его, ни мучить, но только поставить пред судей; а тот, на кого дана была грамота (ограмочный), не мог ни биться, ни колоться против своего противника. Тяжущиеся (сутяжники) могли входить в судную комнату (судебницу) только вдвоем, а не могли брать помощников; помощник допускался только тогда, когда одно из тяжущихся лиц была женщина, ребенок, монах, монахиня, старик или глухой; если же в обыкновенном случае кто вздумает помогать тяжущимся, или силою взойдет в судебницу, или ударит придверника (подверника), то посадить его в дыбу и взять пеню в пользу князя и подверников, которых было двое: один - от князя, а Другой - от Пскова. Посадник и всякое другое правительственное лицо (властель) не мог тягаться за друга, мог тягаться только по своему собственному делу или за церковь, когда был церковным старостою. В случае тяжбы за церковную землю на суд ходили одни старосты, соседи не могли идти на помощь.

Как в Двинской, так и в Псковской грамоте назначается прямо смертная казнь за известные преступления, например за троекратное воровство, зажигательство и проч.; но в обеих грамотах умалчивается о душегубстве; казнили ли в описываемое время за смертоубийство смертию или следовали уставу сыновей Ярославовых? Этого вопроса мы не можем решить; в жалованной грамоте Кириллову монастырю князь Михаил Андреевич верейский говорит, что в случае душегубства в селах монастырских должно отдавать душегубца на поруку и за тою порукою поставить его перед ним, князем, а он сам исправу учинит; если же убийцы не будет налицо, то брать виры за голову рубль новгородский; но как чинил исправу князь, мы не знаем; знаем только, что по-прежнему люди, уличенные в известных преступлениях, становились собственностию князя: мы видели, что князья упоминают о людях, которые им в вине достались. Что князья предавали смерти лиц себе противных и в описываемое время и прежде, в этом не может быть сомнения; если Мономах и советует своим детям не убивать ни правого, ни виноватого, то это уже самое показывает, что убиение случалось; притом же число князей не ограничивалось детьми Мономаха. Андрей Боголюбский казнил Кучковича, Всеволод III предал смерти враждебного ему новгородского боярина; говорят, что казнь Ивана Вельяминова, по приказанию Димитрия Донского совершенная, была первою публичною смертною казнию; но мы не знаем, как предан был смерти Кучкович при Андрее Боголюбском; форма здесь не главное.