Глава пятая. Внутреннее состояние Московского государства в царствование Михаила Феодоровича (часть 22)

Другой мужик-горлан, уставщик Филарет, возбуждал удивление толпы и получил право быть горланом также по внешнему достоинству, которое в то время очень ценилось, - сединами добрыми; он жил у Троицы больше пятидесяти лет, уставщиком был более сорока лет - преимущество громадное по тогдашним понятиям: все остальные, не исключая архимандрита, были перед ним молодые люди. Логин своими распевами искажал смысл стихов; Филарет пошел дальше: по его мнению, Христос не прежде век от Отца родился; божество почитал он человекообразным. Филарет и Логин были друзья, и оба ненавидели Дионисия за обличения. "Пощадите, не принуждайте меня ко греху, - говорил им Дионисий, - ведь это дело всей церкви божией, а я с вами по любви наедине беседую и спрашиваю вас для того, чтоб царское величество и власть патриаршеская не знали, чтоб нам в смирении и в отлучении от церкви божией не быть". Логин отвечал ему: "Погибли места святые от вас, дураков, везде вас теперь много неученых сельских попов; людей учите, а сами не знаете, чему учите". Больше всего сердился Логин на Дионисия за то, что архимандрит вмешивался, по его мнению, не в свое дело, т. е. заставлял читать поучения св. отцов, и сам часто читал их, часто и певал на клиросе. "Не ваше дело петь или читать, - говорил ему Логин, - знал бы ты одно, архимандрит, чтоб с мотовилом своим на клиросе, как болван онемев, стоять". Однажды на заутрене Дионисий сошел с клироса и хотел читать; Логин подскочил к нему и вырвал книгу из рук, налой с книгою полетел на землю, стук, гром, соблазн для всех; Дионисий только перекрестил свое лице, пошел на клирос и молча сел; Логин, окончив чтение, подошел к архимандриту, и вместо того, чтобы просить прощения, начал плевать на него и браниться. Дионисий, махнувши посохом, сказал ему: "Перестань, Логин, не мешай божественному пению и братию не смущай; можно нам об этом переговорить и после заутрени". Тут Логин выхватил у него из рук посох, изломал на четыре части и бросил к нему на колени. Дионисий взглянул на образ и сказал: "Ты, господи владыко, вся веси, и прости мя, грешного, яко согрешил перед тобою, а не он". Сошедши с своего места, он всю заутреню проплакал перед образом богородицы, а после заутрени вся братия никак не могла уговорить Логина, чтоб просил прощения у архимандрита.

Напрасно Дионисий старался укрыть поведение Логина и Филарета в стенах монастыря; они писали на него жалобы в Москву, в Кириллов монастырь; наконец исправление книг, возложенное на Дионисия, возбудило еще большую ненависть их к исправителю и дало им возможность довести его до беды. Дионисий с товарищами, исправляя Потребник, между прочим, вычеркнули и ненужную прибавку и огнем в молитве водоосвящения: "Прииди, господи, и освяти воду сию духом твоим святым и огнем!" И вот Филарет, Логин и ризничий дьякон Маркелл отправили донос в Москву, что Дионисий с товарищами еретичествуют: "Духа святого не исповедуют, яко огнь есть". Логин считал себя знатоком дела, потому что в царствование Шуйского он печатал уставы и наполнил их ошибками. В это время патриарха не было в Москве, дожидались Филарета Никитича, и делами патриаршества управлял крутицкий митрополит Иона, человек, неспособный рассудить дело между исправителями и противниками их. Дионисий с товарищами был потребован к объяснению; четыре дня приводили его на патриарший двор к допросу с бесчестием и позором; потом допрашивали его в Вознесенском монастыре, в келиях матери царской, инокини Марфы Ивановны, и решили, что исправители еретичествуют. Но при этом решении, кроме невежества, высказалась еще другая язва общественная: тут действовала не одна ревность по букве, по старине, на которую наложили руку смелые исправители; тут обрадовались, что попался в руки архимандрит богатейшего монастыря, и потребовали у него за вину пятьсот рублей. Дионисий объявил, что денег у него нет и что он платить не будет; отсюда страшная ярость, и оковы, и побои, и толчки, и плевки. Дионисий, стоя в оковах, с улыбкою отвечал тем, которые толкали его и плевали на него: "Денег у меня нет, да и дать не за что: плохо чернецу, когда его расстричь велят, а достричь - то ему венец и радость. Сибирью и Соловками грозите мне: но я этому и рад, это мне и жизнь". За Дионисием присылали нарочно в праздничные или торговые дни, когда было много народа, приводили его пешком или привозили его на самой негодной лошади, без седла, в цепях, в рубище, на позор толпе, из которой кидали в него грязью и песком; но он все это терпел с веселым видом, смеялся, встречаясь с знакомыми. Привезут его иногда до обедни, иногда после обедни, и поставят скованного в подсеньи, на дворе митрополичьем, стоит он тут с утра до вечера, и не дадут ему воды чашки, а время было июнь, июль месяцы, дни жаркие; митрополит Иона после обедни сядет с собором за стол, а Дионисий с учениками своими празднует под окнами его келий в кулаках да в пинках, а иногда достанется и батогом. Словом ересь напугали царскую мать, Марфу Ивановну, вооружили ее против мнимых еретиков, а в народе распустили слух, что явились такие еретики, которые огонь хотят в мире вывести, - и вот страх и злоба овладели простыми людьми, особенно ремесленниками, которым без огня нельзя ничего сделать: они начали выходить с дрекольем и каменьями на Дионисия.