Глава четвертая . Продолжение царстования Алексея Михайловича (часть 2)

Когда кончился обед и дворецкий снял скатерть, то царь, вставши с своего места, стал за столом, сступя с колодки на правую сторону. В это время ключарь с собором совершали хлеб богородицын; певчие пели: "Блажим тя вси роди, богородице" и "Достойно есть"; священники говорили: "Святый боже!" по: "Отче наш!" и кондаки, а ключарь подносил панагию с хлебом богородицыным к царю. Государь взял с панагии часть хлеба богородицына с опасением и стоя потребил. Ключарь, поклонясь, отдал панагию и, взявши со стола богородицыну чашу, поднес царю; государь испил трижды и подавал чашу боярам и воеводам по чину, кроме окольничьих; бояре и воеводы шли к чаше один за другим по чину и, приняв чашу, целовали царскую руку; потом подавал государь чашу ключарю с братиею. Ключарь совершал стол, говорил: "Благословен бог наш"; соверша стол, поклонившись образам и ударив челом государю, шел с братией за панагиею в церковь и из церкви - домой. Отпустив панагию, царь сел на прежнее свое место, а бояре и воеводы, дьяки и полчане стояли; царь жаловал бояр и воевод водкою и красным медом, дьяков - красным и белым медом, полчан - белым медом. Кончилось угощение, и царь обратился к боярам и воеводам с речью: "Князь Алексее су с товарищи! Если даст бог здоровья вам и станете на указном месте, то, пересмотря наших ратных людей, скажите им наш указ: на первой неделе Петрова поста всем обновиться св. покаянием и восприятием тела и крови господни; ведаете и сами: аще христианин три лета не причастится, несть христианин. Второе вам приказываю: если и в походах будете, не оставьте сей евангельской заповеди, елико сила ваша может, сотворите плоды послушания, ведаете и сами, чем пророцы и закон весь висят. Аще сию Христову заповедь сохраните и обновитеся святым покаянием и приобщитеся бессмертной трапезе, то дерзостно реку вам: ей, ополчится ангел господен окрест полка вашего. Третье приказываю вам: непослушников и силою приводить к святому покаянию; полагаю весь полк ваш на вас, боярах и воеводах: если хотя один человек нерадением вашим не обновится покаянием, то вы ответ дадите на страшном суде Христове".

Трубецкой отвечал: "О, царю пресветлый, премилостивый и премудрый, наш государь и отец и учитель! Ей, насладились мы душевных и полезных учительских слов! Какого источника живых вод искали, такой и обрели. Пророком Моисеем манна дана была израильским людям в пищу: мы же не только телесною снедью напитались от твоих царских уст, но и душевною пищею пресладких и премудрых глаголов божиих, исходящих от уст твоих, царских, обвеселились душами и сердцами своими. Хотя малодушны мы и маловерны, но устремляемся на всякое послушание благое, и бог помощник нам будет".

Начался отпуск: первый пошел к царской руке старший воевода, князь Трубецкой; царь взял обеими руками его голову и прижал к груди своей "для его чести и старшинства, потому что многими сединами украшен, муж благоговейный и изящный, мудрый в божественном писании, в воинстве счастлив и недругам страшен". Растроганный до слез, воевода начал кланяться в землю раз до тридцати. Отпустив начальных людей, царь пошел в сени Грановитой палаты и приказал позвать последних полчан, которые обедали в столовой, московских дворян и жильцов, дворян и детей боярских - ярославцев, жаловал их из своих рук в ковшах белым медом и говорил речь: "В прошлом году были соборы не раз, на которых были и от вас выборные, от всех городов дворян по два человека; на соборах этих мы говорили о неправдах польских королей, вы слышали это от своих выборных: так вам бы за злое гонение на православную веру и за всякую обиду к Московскому государству стоять, а мы идем сами вскоре и за всех православных христиан начнем стоять, и если творец изволит и кровию нам обагриться, то мы с радостию готовы всякие раны принимать вас ради, православных христиан, и радость и нужду всякую будем принимать вместе с вами". Полчане возопили: "Что мы видим и слышим от тебя, государя? За православных христиан хочешь кровию обагриться! Нечего нам уже после того говорить: готовы за веру православную, за вас, государей наших, и за всех православных христиан без всякой пощады головы свои положить!" Государь заплакал и сквозь слезы проговорил: "Обещаетесь, предобрые мои воины, на смерть, но господь бог за ваше доброе хотение дарует вам живот, а мы готовы будем за вашу службу всякой милостию жаловать".

26 числа войско выступило в Брянск; оно шло через Кремль мимо дворца под переходы, на которых сидели царь и патриарх; Никон кропил проходящее войско святою водою. Когда подъехали к переходам бояре и воеводы, то сошли с лошадей и поклонились по обычаю; государь спросил их о здоровье, и они поклонились до земли. Царь сказал им: "Поезжайте да послужите; бог с вами: той вам да поможет и вас соблюдет". Бояре и воеводы опять поклонились до земли. Встал Никон, благословил их и сказал речь: "Упование крепко и несумненно имейте в уме своем на господа бога и творца всего создания и общую заступницу, пресвятую богородицу, призывайте на помощь. Государевы дела делайте с усердием, а во всем том господь бог утвердит вас и поможет вам на всякое доброе дело; да подаст вам силою животворящего креста победу и одоление и возвратит вас здравых со всякою доброю победою". Изговоря речь, патриарх опять благословил воевод и поклонился им по обычаю; воеводы поклонились ему в землю, и Трубецкой говорил речь: "О, всеблаженнейший и пресветлейший отцам отец, великий государь, пресвятейший Никон, всея Великие и Малые России патриарх! Удивляемся и ужасаемся твоих государевых, учительных словес и надеемся на твое государево благоутробие, понеже не видим ни одного грешника,.кающегося отгоняема и озлобляема от тебя, государя. Твоему пресвятому поучению, как евангельскому благовестию, радостною душою и с радостными слезами веселимся и утешаемся; по воле божией, по государеву указу и по твоему благословению и учению обещаемся с радостию служить безо всякие хитрости; если же в бесхитростии или в недоумении нашем преступление учинится, молим тебя, пресветлейший владыка, о заступлении и о помощи". В то время как говорил речь Никон, царь для его святительской речи и достоинства стоял.