Страшные запорожцы, однако, пробрались мимо всех застав Выговского, в ноябре явились в Москве, били челом от кошевого атамана Якова Федоровича Барабаша и объявили: "Хотя по сие время все Войско Запорожское и вся чернь, городовая и запорожская, великие обиды и притеснения терпят от гетмана городового и от всех полковников и других начальных людей в городах, однако они молчали до вашего царского указа. Но теперь все Войско Запорожское увидало от городовых старшин против вашего царского величества великую измену; чернь Войска Запорожского узнала подлинно, что еще при жизни Богдана Хмельницкого вся старшина, гетман и все полковники присягу учинили неведомо для чего с князем Седмиградским Рагоци, с королем шведским, с воеводами молдавским и волошским и к царю крымскому посылают грамоты: все это измены вашему царскому величеству! Чернь Войска Запорожского на это не произволяет и никакой измены делать не хочет; из городов к нам на Запорожье бегут и сказывают, что старшие городовые от вашего царского величества отступили". Посланцев спросили: "Какие обиды гетман им делает?" Они отвечали: "Рыбы в речках ловить не велит и вина на продажу держать; отдают все это на аренду, а все поборы сбирает гетман себе, в Войско ничего не дает, говорит, будто казну держит на посольские расходы, но послов принимает и отпускает он без указу, чего не довелось делать, при польских королях гетманы этого не делывали". Спросили: "Чего же запорожцы хотят теперь?" Посланцы отвечали: "Хотим, чтоб послан был в Войско ближний человек и собрал раду: на этой раде выбирать в гетманы, кого всем Войском излюбят". Спросили: "Где раду собрать, в Киеве?" Козаки отвечали: "В Киеве из Запорожья собираться далеко: лучше раде быть под городом Лубнами, на урочище Солянице: это место середина". Потом стали говорить, чтобы быть раде в Запорожье, потому что и прежние гетманы выбирались из Запорог, тут у них столица запорожская. Им отвечали: "Несхожее дело, что раде быть в Запорожье, место дальнее и от неприятелей опасно; лучше быть раде в Киеве, потому что тут столица Малой России, в Киеве духовные власти и всякие урядники; также и в Лубнах раде быть непристойно, место малое, да и гетман Выговский, опасаясь их, туда на раду не поедет". Но посланцы настаивали на Лубнах. После этого разговора у них спросили: "Когда умер Хмельницкий, то у черни на Выговского и полковников была молва и говорили: лучше, если б были у них в городах царские воеводы; так теперь вам надобно ли, чтоб в знатных городах были воеводы и городовые всякие дела ведали, а полковники ведали бы только войсковые дела?" Посланцы отвечали: "Об этом мы давно у царского величества милости просить хотели, вся чернь и мещане тому рады, да не допускают до того полковники для своей корысти". Насчет Выговского посланцы сказали: "Выговского мы гетманом отнюдь не хотим и не верим ему ни в чем, потому что он не природный запорожский козак, а взят из польского войска на бою при Желтых Водах; Богдан подарил ему жизнь и сделал писарем; но он, по своей природе, Войску никакого добра не хочет, да у него и жена шляхтянка из знатного дома, и та потому же Войску Запорожскому добра не хочет". Государь отпустил и этих посланцев с тем, что высылает окольничего Хитрово на раду, которая будет в Переяславле.
Так ясно высказались в Малороссии две враждебные стороны: сторона старшины и сторона черни, представителем которой было Запорожье, наполненное людьми без семейства и собственности, как писал Выговский. Борьба этих сторон, неуменье соединиться в общих интересах страны уже готовили Малороссии судьбу Новгорода Великого. Москва с своим началом уравнения была тут и со своим обычным постоянством при всяком удобном случае задавала вопрос: "Ссоритесь, обижаете друг друга: не хотите ли воевод его царского величества?" И мы видели, что в Малороссии шли навстречу этому вопросу: посланцы запорожские, войт лубенский просили воевод; о том же писал к Ртищеву нежинский протопоп Максим Филимонов: "Изволь, милостивый пан, советовать царю, чтоб, не откладывая, взял здешние края и города черкасские на себя и своих воевод поставил, потому что все желают, вся чернь рада иметь одного подлинного государя, чтоб было на кого надеяться; двух вещей только боятся: чтоб их отсюда в Москву не гнали да чтоб обычаев здешних церковных и мирских не переменяли. Мы их обнадеживаем, что царь этого не желает, желает только веры и правды нашей. Мы все желаем и просим, чтоб был у нас один господь на небе и один царь на земле. Противятся этому некоторые старшие для своей прибыли: возлюбивши власть, не хотят ее отступиться; пугают народ, что как скоро царь и Москва возьмут его в свои руки, то нельзя будет крестьянам в сапогах и в суконных кафтанах ходить, в Сибирь или на Москву будут загнаны; для того царь и попов своих пошлет, а наших туда же погонят. Слышим, что должен прийти сюда князь Трубецкой: пусть приходит, чтоб скорее конец был с панами нашими начальными".
Между тем уже семь недель стоял в Переяславле с войском князь Григорий Григорьевич Ромодановский, дожидаясь гетмана, чтобы условиться с ним о военных действиях. 25 октября приехал в Переяславль Выговский; московский воевода встретил его упреками: "И покойный Хмельницкий и ты писали государю, что на вас наступил хан крымский вместе с поляками, и просили помощи; я по государеву указу поспешил к вам из Белгорода, вот уже семь недель стою в Переяславле, несколько раз писал к тебе, чтоб ты сюда приехал, и ты только теперь явился, а между тем царского величества ратным людям запасов и конских кормов не давали, и много ратных людей от этого разбежалось, лошади от бескормщины попадали, и если вы запасов давать не будете, то мне велено отступить в Белгород". Выговский отвечал: "Мы за царскую премногую милость челом бьем, приходу твоему ради, виноваты, что по сие время ратным людям запасов было скудно: после Богдана Хмельницкого я на гетманстве не утверждался долгое время, до Корсунской рады, многие мне были непослушны, а теперь царского величества ратным людям дворы и запасы будут нескудные. Неприятели ляхи все в сборе, и татар 20000 наготове, ждут, чтоб между нами в Войске Запорожском смута и рознь какая-нибудь началась или чтоб государевы ратные люди отступили: тогда они на черкасские города и придут. Если ты с войском своим отступишь и оттого кровь христианская прольется, то буди царская воля, но на ком великий государь изволит за это взыскать? После Богдана Хмельницкого во многих черкасских городах мятежи и шатости и бунты были, а как ты с войском пришел, и все утихло. А в Запорожье и теперь мятеж великий, старшин своих хотят побить и поддаться крымскому хану. Я иду их усмирить, а ты, князь Григорий Григорьевич, перейди с своим войском за Днепр и стой за Днепром против неприятелей ляхов и татар; черкасского войска будет с тобою несколько полков, а я, управясь с бунтовщиками, буду к тебе за Днепр тотчас же. Бунтовщики многие говорят, будто мы царскому величеству служим не верно, но мы живым богом обещаемся, клянемся небом и землею, не покажи, господь, на нас милости, если мы какую-нибудь неправду мыслили или вперед будем мыслить". Ромодановский сказал на это: "Без повеленья царского за Днепр не пойду, стану писать об этом к великому государю".