Глава четвертая. Продолжение царстования Алексея Михайловича (часть 10)

Чтобы покончить это дело и заставить Дорошенко поддаться на всей воле великого государя или свергнуть его с гетманства, Самойловичу и Ромодановскому надобно было двинуться за Днепр, Матвеев получил письмо от протопопа Семена Адамовича: "Гетман Иван Самойлович во всяких делах совершенно на волю божию и царскую и на твое, благодетеля моего, заступление положился и ничего мимо указа царского и твоего совета не делает. Теперь по указу государеву собрался с полками в поход и дорогою узнал, что князь Трубецкой обещает Дорошенку гетманство на обеих сторонах, обещает собрать раду чернецкую для козаков обеих сторон, Сам гетман своею рукою писал об этом ко мне; как он выходил в поход, то у нас с ним такой приговор учинился: если ему от чего-нибудь будет скорбь, то пишет ко мне, а я отписываю об этом к тебе, благодетелю моему милостивому: мы теперь по боге и по царском величестве иного, кроме милости твоей, заступника не имеем. Не отрини нас от своей милости, как начал благодетелем нам быть, так и соверши". В Киев поскакал гонец с указом Трубецкому не пересылаться с Дорошенком насчет подданства, а если Дорошенко пришлет, то отвечать, что это дело положено на Ромодановского и Самойловича: пусть с ними и сносится. 31 декабря Самойлович рушился из Батурина и 8 января 1674 года достиг Гадяча; сюда 12-го числа пришел и князь Ромодановский; переговоривши обо всем, 14-го оба полководца выступили к Днепру, имея вместе тысяч 80 войска. Несмотря на то что Дорошенко "предавался в отеческую милость его превысочества, великого визиря", турки не защитили его на этот раз. 27 января сдался Крылов; 31 января товарищ Ромодановского, Скуратов, с русскими и козацкими полками подошел под Чигирин, выжег все посады, побил Дорошенковых людей и преследовал их до городской стены. 4 февраля Ромодановский и Самойлович заняли Черкасы. 9 февраля, только что Ромодановский и Самойлович подошли к Каневу, находившийся тут Дорошенков генеральный есаул Яков Лизогуб и каневский полковник Гурский со всею старшиною явились в табор к соединенным полководцам и били челом о подданстве царскому величеству; все каневцы были приведены к присяге. Когда в Москве узнали о начале неприятельских действий за Днепром, о взятии Черкас и о посылке Скуратова под Чигирин, то к воеводе и гетману поскакал полковник и стрелецкий голова Колобов - спросить о здоровье, похвалить за службу, но потом спросить: "Зачем боярин и гетман со всеми ратными людьми не пошли сообща под Чигирин, а послали Скуратова да полковников козацких? Те в предместье сожгли дома, в домах всякие запасы и живность и, не учиня никакого промысла над самим Чигирином, отступили назад, тогда как надобно было в предместье и в других местах устроить крепость и осадить Дорошенка в Чигирине накрепко. Тогда, видя Дорошенка в осаде, все полки начали бы сдаваться. В Черкасах великий государь указал учинить самую твердую крепость и в других местах около Чигирина, чтоб не пропускать в этот город хлебных запасов и не выпустить из него осадных людей. Если поддадутся многие полки той стороны, то собрать раду и, как съедутся полковники, начальные люди и козаки, говорить им, чтобы они выбрали вместо Дорошенка другого гетмана, доброго, досужего, особенно верного человека. Ханенка призывать в подданство". "Потому мы под Чигирин не пошли со всеми силами, - отвечали Ромодановский и гетман, - что там при Дорошенке было воинских людей больше десяти тысяч, кроме поселян, которых он согнал из окрестных мест для обороны, пушек больше двухсот и всяких запасов довольство, а замок чигиринский на каком пригожем месте поставлен - всяк бывший там знает; приступать к нему ниоткуда нельзя, шанцы в зимнее время поделать также нельзя, долго стоять без конских кормов войску трудно, на стороне взять негде, и пришлось бы нам, постояв и войско истомя, со стыдом отступить. А теперь все делается хорошо". Ромодановский и гетман не сочли нужным оставаться на западном берегу и перешли в Переяславль с главными силами, оправдываясь тем, что с 5 до 15 февраля зимний путь был в разрушенье от больших дождей, снегу по обе стороны Днепра не было, идти саням нельзя; притом же лошади падают от бескормицы и ратные люди бегут беспрестанно. Гетман говорил Колобову с великою докукою, чтобы великий государь велел распустить козацкие полки, потому что такой тяжелой службы не только не видано, но и не слыхано.

Несмотря, однако, на отступление главных вождей, дела на западной стороне шли удачно. 2 марта московский полковник Цеев с копейщиками, рейтарами, драгунами и солдатами да генеральный есаул Лысенко схватились с дорошенковым братом Григорием и с татарами за 15 верст от Лысенки и разбили наголову. Разбитые заперлись было в Лысенке, но были захвачены здесь с помощию жителей, попался в плен и Григорий Дорошенко. Узнавши об этом поражении, Гамалея и Андрей Дорошенко бросились из Корсуни в Чигирин, а оставшиеся в Корсуни полковники - корсунский, браславский, уманский, калницкий, подольский - добили челом великому государю в подданство. 4 марта Ханенко написал киевскому воеводе Трубецкому следующее письмо: "Покорно молю, исходатайствуй, чтобы его царское величество, как отец щедрый, пожаловал меня своею милостию. Верою и правдою служил я королю и Речи Посполитой, без опасения оставил жену и детей в Польше, безо всякого желованья кровь свою проливал, а теперь принужден бежать сюда по вражде и нестерпимой злобе гетмана Яна Собеского, который без вины старшего сына моего мучительски велел убить и на мою жизнь умышляет. Обещаюсь быть в подданстве его царского величества". Ханенко не ограничился одним письменным заявлением, но явился с 2000 козаков в полк к Ромодановскому и Самойловичу.