Феодор наследовал от отца три трудные задачи внешней политики: окончание дела с Дорошенком, отклонение притязаний Польши на буквальное исполнение андрусовских статей и войну турецкую.
Еще при жизни царя Алексея, в январе 1676 года, Дорошенко дал знать князю Ромодановскому, что он уже присягнул великому государю пред запорожским кошевым и донскими козаками и в другой раз не только перед боярином и гетманом, и перед самим царским величеством присягать не станет. В Москву ехать ему теперь никак нельзя, потому что ежечасно ожидает прихода под Чигирин неприятелей, турок и татар, озлобленных на него за присягу великому государю. Булавы он не пошлет, потому что булаву дали ему войском, войском пусть и возьмут; где булава, тут и голова, из давних лет Чигирин при булаве, и без гетмана в Чигирине по сие время не бывало. В государевой грамоте написано, что жить ему с родственниками где захочет: но он хочет жить там, где родился и вырос, т. е. в Чигирине. Потом Дорошенко понизил тон и стал требовать, чтоб государь прислал к нему какую-нибудь знатную особу, при которой он и присягнет вторично. В Чигирине рассказывали, что когда митрополит Иосиф Тукальский лежал при смерти, то Дорошенко навещал его беспрестанно, и умирающий заклинал его именем божиим, чтоб отстал от турецкого султана и бил челом в подданство великому государю, если же этого не сделает, то пропадет. Дорошенко за это осердился на Иосифа и не ходил к нему до самой смерти.
Новый государь в марте месяце отправил в Чигирин стольника Деремонтова с грамотою к Дорошенку. Но стольник скоро возвратился и объявил, что гетман Самойлович не пустил его из Батурина в Чигирин. Для объяснения своего поступка Самойлович писал государю, что Дорошенко вовсе не думает исполнять требований, заявленных покойным царем, лукавит по-прежнему; притом посылка Деремонтова показывает, что государь переменил прежнее решение, потому что указом царя Алексея все переговоры с Дорошенком поручены боярину князю Гр. Гр. Ромодановскому и ему, гетману. Наконец, Самойлович писал, чтоб великий государь пожаловал, послал к Дорошенку обнадеживальную грамоту без вича (не: Петру Дорофеевичу, как обыкновенно писалось) и без упоминовения при нем старшины, а к чигиринскому посольству послал бы особую жалованную и обнадеживальную грамоту с приказом не называть Дорошенка гетманом, ни в чем ему не верить, а быть в послушании у него, гетмана Ивана Самойловича. Государь отвечал, что он не переменяет прежних указов отца своего и отпуск Деремонтова положен на рассмотрение князя Ромодановского и его, гетмана, как их господь бог вразумит. Ромодановский решил, что не для чего удерживать тестя Дорошенко, Яненка Хмельницкого, и отпустил его в Чигирин с адъютантом рейтарского строя, Горяиновым. Во время обеда при Горяинове Дорошенко, налив вина, говорил: "Пью на том, что мне не отдавать булавы Ивану Самойловичу, силою у меня Ивану Самойловичу булавы не взять!" "Не отдадим булавы никогда, - говорили начальные люди, - а если попович (Самойлович) станет ее у нас насильно отнимать, то мы будем за нее биться". "Бог судья гетману Ивану Самойловичу, - продолжал Дорошенко, - город Чигирин всему Малороссийскому краю от бусурман не малая защита; надобно бы ему в Чигирин клейнот прибавить, а он и последний отнимает и хлеба к нам привозить на продажу заказал, а пишет ко мне так, как я и к хлопцу своему не пишу". За столом сидели запорожцы, шесть человек, присланные за тем, чтоб Дорошенко с клейнотами и булавою ехал к ним на кош. Подпивши, Дорошенко обратился к ним: "Не выдайте вы меня, как донцы Стеньку Разина выдали; пусть донцы выдают, а вы не выдавайте". "Не выдадим!" - отвечали запорожцы.
Между тем Самойлович действовал, чтоб ускорить развязку тяжелого для него дела: он двинул к Днепру войско с семью полковниками; из них черниговский, Василий Бурковский, переправился за Днепр с выборными от всех полков людьми и 18 марта приблизился к Чигирину. Дорошенко вышел из города, окруженный своею пехотою, и послал спросить: зачем пришли и по чьему указу? "Государь требует и все войско тебя увещевает: принеси присягу и сложи начальство", - отвечал Бурковский. Выслушав ответ, Дорошенко поворотил в город, а полковнику послал сказать, что никакого дела не может начать без согласия всего Войска Запорожского низового. Потом Дорошенко прислал Бурковскому грамоту для передачи Самойловичу; грамота была подписана: гетману Войска Запорожского, но не обеих сторон Днепра. "Не только теперь, - писал Дорошенко, - после присяги царскому величеству, хочу я быть единомышленным и единоутробным (от одной матери-Украйны) братом и приятелем вашей милости, но и прежде, когда за грехи мы были разрознены, я всегда оказывал любовь и дружбу вашей стороне, тайно засылая и остерегая насчет приближения неприятелей. И в нынешнем месяце, получив предостережение из коша насчет турецкого и татарских замыслов, я уведомил о них боярина и вашу милость, вследствие чего вы и двинули полковника черниговского и других на защиту нашему углу и той стороне. Благодарю за помощь бедному нашему уголку и желаю присланному войску победы над общими неприятелями. Одному поступку вашей милости удивляюсь: послали вы войско навстречу неприятелю, а между тем мимо меня, тайно засылаете и наговариваете не только города, но и пехотные полки, обещая им хлеб и довольство, а городовым жителям мирное и безобидное пребывание под чужими забралами. Неужели это защита - войска отводить на свою сторону? Неужели это мирное пребывание - чужие углы портить? Вы подвинули войска свои к Днепру, как пишете, для того, чтоб нам надежнее было, покинув город, дома, жен и детей, переехать с клейнотами войсковыми и старшиною к вам для принесения присяги новому государю и сложения регимента. И прежде писал я о причинах, почему не могу ехать; и теперь (так как вижу, что ваша милость больше всего хлопочет о клейнотах) напоминаю: ехать мне не только к вам, но и в столицу, как человеку ни в чем невинному, не страшно; но для своей прихоти отдать вашей милости клейноты, поверенные мне не один раз в продолжение десяти лет всем войском, без собрания этого войска - городового и низового - это было бы с моей стороны слишком смело: какой бы я благодарности за это дослужился? Какой на будущее время славы и чести дому своему добыл? Рассуди сам высоким своим разумом и оставь это дело. Имеет ваша милость благодатию божиею от его царского величества полный свой регимент; никто вашей милости не завидует, не мешает. Пишете, что если не послушаю вашего совета и не поеду к вам, то полковнику черниговскому велено промышлять против нас с войском: очень хорошо для временной чести и прихоти начинать междоусобие! Благословит ли нас за это бог? Не будет ли неприятель над нами смеяться? Не будем ли за это осуждены? Довольно нам отвечать и за прежнюю кровь невинную, за неволю, в которую попались люди невинные; а мы еще на худшее преуспеваем! Я, при моей невинности, никому зла не желаю и всякому прошению ответ давать готов". Один из Дорошенковых полковников, Петриковский, съехавшись с Бурковским, говорил ему: "Ради бога, не верьте Дорошенку, он все обманывает, за ордою в Крым давно послал и надежен во всем на прежнее постановление с Серком и запорожцами".