В мае месяце секретная комиссия отрешила от должности всех сенаторов (за исключением одного), обвиняя их в том, что они стремились не советовать, а царствовать в противность основным законам. Главным двигателем в этом деле был наследный принц Густав, который каждый день публично на площади толковал с крестьянами, внушая им, кого они предпочитают спасти - короля или сенат. Сейм из Норкепинга был переведен в Стокгольм. Остерман должен был признаться, что его денежные приманки остаются бесплодными. Самый видный из русской партии - Пехлин объявил посланнику, что он ручается только за сохранение конституции и тишины. Остерман, не вполне доверявший Пехлину за его двойную роль, писал, однако, что, по всем вероятностям, Швеция не начнет войны с Россиею, боясь тесной связи последней с Даниею и Пруссиею. Относительно перемен в конституции французская партия видела в этом щекотливом деле большие затруднения. Королева требовала, чтоб королю дана была полная власть в раздаче чинов; но король и наследный принц довольствовались восстановлением в полной силе конституции 1719 года с исключением навеки статьи, дозволявшей государственным чинам истолковывать основные законы. Положено было за дело конституции приняться после решения дела о финансах, и если нельзя будет его решить, то дополнить сенату в секретных инструкциях и окончить сейм в конце октября, потому что французский министр объявил своим приятелям, что его государь далее этого срока не намерен поддерживать свою партию деньгами.
Остерману предписано было от своего двора по последней мере удерживать конституцию 1720 года. В сентябре посланник доносил, что бургомистр Кернинг приводит к королеве депутатов мещанского сословия и она сама склоняет их к своим видам; наследный принц с этою же целью приглашает к себе к обеду мелкое офицерство; все отсутствующие члены французской партии созваны к 30 сентября (с. с.), и все известия согласны в том, что около этого времени положено решить дело о конституции по сильному настоянию королевы и требованию французского министра. Офицерство приманивалось обещанием по тысяче плотов за каждый голос и выдачею письменного за королевскою рукою уверения в повышении каждого одним чином. В начале октября французская партия была смущена известиями о победе русских над турками, но скоро оправилась и начала разглашать, что русские победы выгодны для Швеции, ибо отдаляют срок заключения мира и тем дают шведам больше свободы покончить беспрепятственно свои внутренние дела. Так говорила сама королева, прибавляя, что в наступающее зимнее время Россия с своими союзниками не будет в состоянии воспрепятствовать этому вооруженною рукою, а между тем можно будет принять лучшие оборонительные меры.
Но дело о перемене конституции встретило сильное сопротивление, так что французская партия сочла нужным войти в сделку с членами русской, предложив последним ввести некоторое число из них в сенат и секретную комиссию, лишь бы согласились на усиление королевской власти. Все старание Остермана, разумеется, состояло в том, чтоб уничтожить эту сделку. Ему это удалось: русская партия взяла верх в дворянском сословии и привела дело к тому, что запрещено было поднимать вопрос о перемене конституции; то же решение последовало в мещанском и крестьянском сословии. Операция стоила Остерману 450000 талеров медною монетою; благонамеренные получали по 300 талеров в месяц, операторы же - двойной оклад; чтоб воспользоваться благополучным переломом и окончить сейм согласно с желанием русского двора, Остерман требовал еще 150000 рублей.
Мы видели, что благодаря статье о шведских субсидиях не мог состояться союзный договор между Россиею и Англиею. Россия хотела, чтоб Англия, если не желает помогать ей в войне турецкой, помогла по крайней мере деньгами для предотвращения войны шведской. Императрица писала Чернышеву: "Если бы Англия, давая Швеции субсидии, могла освободить Россию от второй войны, поджигаемой Франциею, то сделает ли она это? Случай существует, французская партия ведет к созванию чрезвычайного сейма и к отречению королевскому; если Англия не даст Швеции субсидий, то можно биться об заклад, десять против одного, что Швеция будет иметь глупость объявить войну России и Англия своею несвоевременною бережливостию подвергнет войне империю, которую по стольким причинам должна считать единственным теперь своим другом и подпорою. Я думаю, что если мой аргумент будет внесен в парламент, то, несмотря на сопротивление Нижней палаты, не найдется ни одного доброго англичанина, который бы не подал голоса за субсидии, и если нация решит не давать, то частные люди дадут, а если и они не дадут, то с этой минуты я буду думать, что дружба и вражда Англии - слова бесполезные и лишенные смысла, потому что от них нет никаких последствий". Но из Англии был один ответ, что парламент не согласится платить субсидий в мирное время. Екатерина сердилась и в марте 1769 года писала Чернышеву: "Послушай, барин! Когда ты узнаешь все, что я сделала и затеяла противу Российской империи неприятеля, тогда ты скажешь, что после Ивана Чернышева никто более Катерины не любит шум, гром и громаду: не изволь сие принять за бредню; даром, что меня третью неделю мучит простудная лихорадка и все на свете флусы, однако я в здоровом уме и твердой памяти и, если нужда потребует, и с шведами управлюсь, как с клопами, кои кусают с опасностию быть раздавленными. Твои же англичане уж ужесть радость как неважны и, я чаю, таковы будут до тех пор, пока французы с гишпанцами на них нападут, чего, дай Боже, хотя на завтра получения сего письма".