Глава третья. Продолжение царстования императрицы Екатерины II Алексеевны. 1171 год (часть 7)

Екатерина была очень довольна действиями Второй армии, которые напоминали прошлогодние блестящие действия Первой армии и флота. Радость императрицы видна в письме ее к Долгорукову. "Вчерашний день (17 июля) обрадована я была вашими вестниками, кои приехали друг за другом следующим порядком: на рассвете - конной гвардии секунд-ротмистр кн. Иван Одоевский со взятием Кафы, в полдень - гвардии подпоручик Щербинин с занятием Керчи и Еникале и пред захождением солнца - артиллерии поручик Семенов с ключами всех сих мест и с вашими письмами. Признаюсь, что хотя Кафа и велик город, и путь морской, но Еникале и Керчь открывают вход г. Синявину водой в тот порт, и для того они много меня обрадовали. Благодарствую вам и за то, что вы не оставили мне дать знать, что вы уже подняли русский флаг на Черном море, где давно не казался, а ныне веет на тех судах, кои противу нас неприятель употребить хотел и трудами вашими от рук его исторгнуты". Долгорукий получил Георгиевский орден первой степени, 60000 рублей денег, табакерку с портретом императрицы; сын его произведен в полковники.

Легкое дело - покорение Крыма - было кончено, начиналось самое трудное - утверждение так называемой независимости его. Несмотря на то что хищнические набеги крымцев на русские и польские, т. е. тоже русские, окраины, по-видимому, прекратились, в Крыму томилось в неволе немало русских людей, число их увеличилось после татарского нашествия в начале войны; кроме русских были христианские рабы из других народов. Торжество русского оружия в Крыму, разумеется, должно было сопровождаться немедленным освобождением русских и вообще христианских рабов. Князь Долгорукий потребовал этого освобождения; но, чтоб не возбудить негодования черни, общество главнейших Ширин, знатное дворянство и духовенство взялись из общих земельных доходов заплатить за пленных христиан: за мужчин - по 100, а за женщин - по 150 левков. Посредством такого выкупа в армию приведено было мужчин и женщин 1200 человек; многие солдаты, особенно из поселенных гусарских и пикинерных полков, нашли между ними своих жен и детей. Но как скоро между рабами пронеслась весть, что их освобождают, то не стали дожидаться определенного для выкупа срока и бросились бежать к войску; таких беглецов в августе месяце при армии было уже до 9000 душ. По уговору с крымцами русский главнокомандующий велел поднять кресты на 12 греческих церквах в Кафе и снабдить их колоколами: также по всем городам и селам начали поправлять греческие церкви. Но легко понять, какими глазами должен был смотреть на все это татарин.

Немедленно же начались столкновения и с новым ханом. Князь Долгорукий уведомил Сагиб-Гирея, что в крымских крепостях останутся русские гарнизоны для защиты от турок и что крымцы должны доставлять этим гарнизонам топливо. Хан отвечал, что Крым от Порты отторгся, следовательно, сам должен защищаться от нападения, и притом в нынешнем году никакой опасности от турок ожидать нельзя, потому что время корабельного хода миновалось; Крыму без русского войска была бы лучшая вольность, а на будущий год, если станет грозить опасность, хан даст знать о ней главнокомандующему; крымский народ и без того разорен и безденежно не может давать русскому войску отопления. Долгорукий отвечал: "Хотя до апреля, месяца никакой опасности с турецкой стороны ожидать нельзя, однако я гарнизоны вывести власти не имею, ибо оные введены в силу повеления моей государыни, а вашей великодушнейшей покровительницы и щедрейшей благодетельницы". Относительно отопления главнокомандующий распорядился, чтоб солдаты были размещены в христианских домах, где будут пользоваться теплом сообща с хозяевами; где же нет христианских домов, то в порожних магометанских, и только в этом случае татары должны доставлять им топливо.

Русским поверенным в делах при хане назначен был известный нам канцелярии советник Веселицкий. Он должен был вручить Сагиб-Гирею акт, в котором говорилось, что Крымская область учреждается вольною и ни от кого не зависимою, и так как это сокровище получено единственно от человеколюбия и милосердия ее и. в-ства Великой Екатерины, то Крымская область вступала в вечную дружбу и неразрывный союз с Русскою империею под сильным покровительством и ручательством ее самодержицы. Хан обязывается не вступать с Портою ни в какое соглашение. Веселицкий должен был требовать подписания этого акта и также требовать просительного к императрице письма, чтоб приняла под свою власть города Керчь, Еникале и Кафу. Назначенные для переговоров с Веселицким вельможи отвечали на последнее требование: "Какая же будет свобода и независимость, когда в трех главных местах будет находиться русское войско? Народ наш всегда будет беспокоиться насчет следствий этой уступки, опасаясь такого же угнетения, какое мы терпели во время турецкого владычества в этих городах". Веселицкий представлял, что это делается для их благоденствия, что от Порты надобно всегда и всего опасаться и будут они подвержены гибели вследствие отдаленности своей от русских пределов; спрашивал, могут ли они защищаться собственным войском. Татары все это выслушивали без возражений, но отвечали просьбою, нельзя ли их избавить от этой новости, как они выражались. Тогда Веселицкий объявил им, что если они этого требования не исполнят, то он не приступит ни к чему другому. Хан созвал всех старшин для совета об уступке Керчи, Еникале и Кафы. Совет продолжался пять дней сряду, и 7 ноября присланы были знатные люди к Веселицкому с объявлением, что духовенство находит эту уступку противною их вере, и так как русское правительство объявило, что оно не будет требовать ничего противного мусульманской религии, то они на отдачу городов согласиться не могут. Веселицкий отвечал, чтоб они пункты веры оставили, потому что содержание Алкорана и христианам известно: избавители от порабощения, доставившие совершенную вольность и спокойствие целому обществу и земле и остающиеся их защитниками, признаются и по Алкорану действительными благодетелями. Татары по обстоятельствам не могли возражать, но тем более раздражались напоминаниями о непрошеных благодеяниях, они упорно оставались при своем; и Веселицкий должен был уступить, согласился, чтоб они отправили к императрице просьбу о нетребовании у них городов, заметил, однако, при этом, чтоб они пеняли на себя, если разгневают государыню, которая может сделать ногаев вольными и независимыми и дозволит им выбрать себе особого хана. "Если б, - писал Веселицкий Долгорукому, - у меня знатная денежная сумма была, то все бы затруднения, преткновения, и упорства, и самый пункт веры был бы преодолен и попран, ибо этот народ по корыстолюбию своему в пословицу ввел, что деньги суть вещи, дела совершающие, а без денег трудно обходиться с ними, особенно с духовными их чинами, которые к деньгам более других падки и лакомы. Хан, все старшины и большая часть чиновных людей благонамеренны и весьма преданны в нашу сторону, но за духовенство я не ручаюсь, которое разве подарками денежными может быть преклонено".