Лекция 17. Мистицизм (окончание)

[Предисловие] Лекции: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21]
Части: [1] [2] [3] [4] [5]

В мистической литературе постоянно встречаются противоречивые выражения, вроде: "ослепительный мрак", "шепот молчания", "плодотворная бесплодность". Это доказывает, что не логическая речь, а скорее музыка является тем элементом, через посредство которого мы наилучшим образом воспринимаем мистические истины. Действительно, многие произведения мистиков представляют собою только музыкальные созвучия.

"Тот, кто захочет услышать голос Нады, "Голос Безмолвия", и понял его, познает природу Дхараны (Dharana)... Когда собственная его форма покажется ему нереальной, подобно видениям сна при пробуждении; когда он перестанет слышать многих, – тогда он получит возможность различить одно, – внутренний звук, который убивает все наружные... Тогда душа будет слышать, будет вспоминать. И для внутренних ушей будет говорить голос молчания... И тогда твое "я" потеряется в "Я", погрузится в то "Я", из которого ты первоначально сиял... Посмотри, ты сделался Светом, ты стал Звуком, ты сам стал своим Господином и своим Богом. Ты Сам предмет своего исследования, голос, который непрерывно звучит в вечности, свободный от перемен, свободный от греха, совокупность семи звуков, голос молчания. Om tat Sat [H.P.Blavatsky: The voice of the Silence.].

Эти слова, если они не вызовут в вас смеха, наверно затронут те струны души, которые иногда звучат в ней под влиянием музыки. Можно, конечно, относиться к ним с насмешливым недоверием, но отрицать их существования нельзя. Музыка несомненно дает нам онтологические откровения. По ту сторону границ нашего рассудка лежат необозримые царства, и доносящийся оттуда шепот врывается в область нашего разума подобно тому, как воды безграничного океана посылают свои волны разбиваться о камни наших берегов.

Здесь начинается море, чьи волны несутся туда, где кончается мир.
С берега нашего, если б могли разглядеть мы ближайший высокий маяк
за блестящею водной пустыней,
Мы узнали бы то, что неведомо нам, что сокрыто от взора людского...
Здесь наше сердце, отважное, ринувшись в мрак безызвестный,
Берег навек покидает – берег, последний:
отныне пред ним только вечное море [Swinburne. On the Verge, в A midsummer vacation.].

Те философские доктрины, в которых вечность рассматривается, как находящаяся вне времени, вследствие чего наше "бессмертие", раз мы живем в вечности, является для нас существующим уже в настоящем, – находят себе поддержку в том шепоте одобрения, который доносится к нам из этих мистических глубин. Когда до нашего сознания долетают такие мимолетные слова, мы относим их к мистической области и пользоваться ими для жизни не можем без указаний, исходящих оттуда же [Самой серьезной из всех известных мне попыток установить связь между мистическим сознанием и жизнью рассудка является, по моему мнению, статья Ф.К.С.Шиллера в "Mind" (f I. 1900) по поводу произведения Аристотеля "Неподвижный Двигатель".].

Я охарактеризовал здесь, за недостатком времени очень кратко и неполно, общие черты мистического сознания. B целом оно является пантеистическим и оптимистическим, или, по крайней мере, противоположным пессимистическому. Кроме того, оно антинатуралистическое и лучше всего гармонирует с идеей дважды рожденного сознания и с тем состоянием духа, когда человек чувствует свою отчужденность от этого мира.

Теперь перед нами встает вопрос, можем ли мы считаться с мистическим сознанием, как с чем-то, что должно иметь власть над нашей жизнью. Дает ли оно какую-нибудь гарантию истинности его откровений о дважды рожденном сознании, о сверхъестественном мире, о мире, каким он является в пантеистическом представлении? Постараюсь в возможно более сжатой форме ответить на эти вопросы, для чего разбиваю мой ответ на три части:

1. Мистические состояния, достигшие своего полного развития, являются абсолютно авторитетными для тех лиц, которые их испытывают.

2. Для лиц не переживших мистического опыта, чужой мистический опыт лишен той авторитетности, которая заставляла бы их принимать без критики все мистические откровения.

3. Мистический опыт подрывает авторитетность немистического или рационалистического сознания, основанного только на рассудке и чувствах. Он показывает, что последнее представляет собою только один из видов сознания. Он устанавливает возможность существования истин другого порядка, которые являются для нас несомненными истинами, поскольку соответствуют нашей внутренней жизни. Рассмотрим эти пункты в последовательном порядке.

1. Психология не может отрицать того факта, что вполне законченные и ярко выраженные мистические состояния являются авторитетными для тех, кто их испытывают [Я выключаю отсюда все слабо выраженные мистические состояния и все случаи, где духовный наставник, почти никогда сам не переживавший мистических откровений, сомневается, не исходит ли данное переживание от дьявола.]: они знают их истинность, потому что они были "там". Протесты рационализма не поведут здесь ни к чему. Если истина, воспринятая человеком мистическим путем, представляет для него силу, помогающую ему жить, то какое имеем мы право, лишь потому, что мы – большинство, приказывать ему жить иным способом? Мы можем бросить его в тюрьму или в сумасшедший дом, но мы не в состоянии изменить его дух, и чаще всего преследования только закаляют крепость его верований [Джон Нельсон пишет о своем пребывании в тюрьме, в которую он был заключен за проповедование методистского учения, следующее:

"Моя душа была подобна хорошо орошенному саду, и я мог возносить хвалы Богу в течении всего дня, ибо Он обратил мое заточение в радость и даровал мне способность так же хорошо спать на досках, как если бы это была пуховая перина. Теперь я мог сказать: "Служение Богу есть величайшая свобода", и я молил Его, чтоб мои враги также получили доступ к той же самой реке мира, черпать воду из которой Он так щедро разрешил мне" (Journal. London, не датир., с. 172).

]. Он презирает все наши усилия, и этот факт остается непостижимым для логики нашего рассудка. Между тем, наши собственные "рациональные" верования основываются на доказательствах, которые, по природе своей, совершенно схожи с теми доказательствами, какие и приводятся мистиками в оправдание их верований. Подобно тому, как наши чувства являются для нас совершенно достаточной гарантией реальности известных фактов, так и мистические состояния, доставляя непосредственное ощущение реальности тем, кто пережил их, являются доказательством действительного существования вещей, постигнутых мистическим опытом. Из примеров, какие приведены в этой главе, мы видим, что мистические состояния протекают без участия деятельности наших пяти чувств, являясь, как и эти чувства, непосредственным источником нашего познания.

Короче сказать, мистики неуязвимы, и мы должны предоставить им, не соображаясь с тем, нравится ли нам это или нет, беспрепятственно наслаждаться их верованиями. "Вера, говорит Толстой, есть то, чем люди живы". А состояние веры и мистическое состояние представляют в действительной жизни почти одно и тоже.

2. Необходимо прибавить, что мистики не имеют права требовать, чтобы откровения, доставляемые их переживаниями, принимались теми, кто не проходил через такой опыт и не чувствует к нему особого тяготения. Самое большее, что они могут требовать от нас в этой жизни, – это допущения, что они правы. Мистики могут нам сказать, что все они единодушно сходятся в своих выводах, и что было бы странно, если бы тип их переживаний оказался совершенно несоответствующим никакой реальности. Но такой довод представляет собою обращение за помощью к цифровым данным, чем грешит и рационализм; цифровые же данные, по существу, лишены логической силы. Если мы опираемся на них, то поступаем так не по логическим основаниям, а по силе производимого ими на нас впечатления, и мы следуем за большинством лишь потому, что это является для нас удобным.